Тексты резервного ЕГЭ-2018
Текст 1
Андроников Ираклий Луарсабович
В Боткинской больнице в Москве мне пришлось как-то лежать в одной палате с замечательнейшим
актером и замечательным человеком — народным артистом СССР Александром Алексеевичем Остужевым.
Если вам не случалось видеть его на сцене, то уж наверно доводилось слышать о его необыкновенной судьбе.
Много лет назад, еще до революции, молодой артист московского Малого театра Александр Остужев,
наделенный талантом, благородной внешностью, сценическим обаянием, великолепными манерами,
поразительной красоты голосом, заболел. И в несколько дней потерял слух. Навсегда. Почти полностью.
Планы, надежды, будущность, слава — казалось, все рухнуло!
Жить без театра! О нет! Остужев убедил себя в том, что можно дойти до таких степеней совершенства,
когда глухота не будет страшна ему. Он знал себя, он рассчитывал на силу воли, на упорство свое, на
всепреодолевающий труд. Он верил в дружбу, верил в Малый театр!
И остался актером.
Чтобы сыграть в спектакле роль, даже самую крохотную, он выучивал наизусть всю пьесу. Чего
стоило ему произносить свои реплики вовремя, поддерживая живой диалог, делая вид, что он слышит
партнеров! Забудь он свой текст — ни один суфлер мира не помог бы ему, как кривое колесо шел бы такой
спектакль до конца акта.
Любовь к театру превозмогла все!
Фамилия Остужева появлялась на афишах театра в продолжение многих лет. И стояла она не в конце
среди лиц без речей, а в начале. Он играл бурных героев Шиллера и Гюго, Скупого рыцаря Пушкина,
шекспировского Антония, Чацкого.
Подолгу рассказывал мне старый актер о былой театральной жизни.
— Тот, кто не видел Ермолову на сцене, — начинает Остужев голосом легким и звучным, который
отличишь среди тысячи, — кто не видел ее, никогда не поверил бы, что она способна потрясать души…
Она была скромна, молчалива, замкнута — слепое неверие в сноп силы.
Надо играть спектакль. Шел уже множество раз. Сама не своя. С утра за кулисами. Чтобы не опоздать
к вечеру. И пошла вымеривать шагами доски пола, считать шляпки гвоздей. Сжимает холодные виски
ледяными ладонями. В полном отчаянии. Сегодня она поняла окончательно: у нее нет никакого таланта. А
когда выйдет на сцену — вдобавок ко всему забудет текст роли. Суфлер ей подскажет, а она не расслышит. И
тогда наконец все поймут, что она пользуется незаслуженной славой. Ходит, произносит шепотом монологи,
трепещет от любви, идет па казнь, обращает к миру последние слова. Вся в слезах. Так — до вечера…
Ничего не ела весь день. Загримирована и одета за час до спектакля. Сжатые руки опущены. Одни
зрачки вместо глаз. Какая-то магнетическая сила исходит от ее лица, от всей ее благородной фигуры. Вот
встала в кулисе. Вышла на сцену… И зал ударяет током!.. Все, что сидело, развалившись и облокотившись,
поднимается, как под ветром… Произнесла своим грудным голосом первые фразы — все устремилось вперед,
как к источнику света?… Закончила монолог — и на многих лицах блистают слезы!..
Не потому, что она сказала что-нибудь жалкое! Или растрогала! Неееееет!.. — вскрикивает Остужев,
словно пронзенный. — Нет! Потому что она приобщала к рождению искусства!.. Я играл с ней Незнамова в
пьесе Островского «Без вины виноватые»… Мне трудно бывало произносить текст моей роли: я плакал
настоящими слезами…
В глазах его появляется отблеск тех слез; он переводит взгляд в окно и молча рассматривает зеленый
больничный сад и вечереющее московское небо.
— Великая женщина! — произносит он наконец, вернувшись взглядом в палату. Молчим. — Я прожил
счастливую жизнь, дорогой!.. Более полувека я играл в Малом театре. У меня были замечательные учителя. У
меня были замечательные друзья.
Ираклий Луарсабович Андроников (1908 —1990) — русский советский писатель, литературовед, мастер
художественного рассказа, телеведущий.
Текст 2
Короленко Владимир Галактионович
В угловой башне была келья испанской военной тюрьмы. Кто-то посмотрел оттуда на темное море и
отошел. Это был мятежник, в прошлое восстание испанцы взяли его в плен и приговорили к смерти, но затем
помиловали. Ему подарили жизнь, то есть привезли на этот остров и посадили в башню. Здесь с него сняли
оковы. Они были не нужны: стены были из камня, в окне - толстая железная решетка, за окном - море.
Первое время он подолгу вглядывался в очертания родных гор, в выступавшие неясными извилинами
ущелья, в чуть заметные пятнышки далеких деревень... Он ждал, что в горах опять засверкают огоньки
выстрелов, что по волнам понесутся паруса с родным флагом возмущенья и свободы. Он готовился к этому и
терпеливо, осторожно, настойчиво долбил камень около ржавой решетки.
Но годы шли. Понемногу все прошлое становилось для него, как сон. Пленник успокоился, даже на
дальний берег он смотрел уже с тупым равнодушием и давно уже перестал долбить решетку... К чему?..
Только когда поднимался восточный ветер и волны начинали шевелить камнями на откосе маленького
острова, в глубине его души, как эти камни на дне моря, начинала глухо шевелиться тоска, неясная и тупая. И
в глубине его души поднималось тяжелое, темное волнение.
Порой в такие ночи он опять царапал стену около решетки. Но в первое же утро, когда море,
успокоившись, ласково лизало каменные уступы острова, он также успокаивался и забывал минуты
исступления...
Так прошли еще годы, которые казались уже днями. Его жизнь уже вся была сном, тупым, тяжелым и
бесследным.
… В ту ночь пленник вдруг сразу проснулся, точно кто назвал его по имени. Это шквал, перелетев
целикам через волнолом, ударил в самую стену. Он почувствовал, что все внутри его дрожит и волнуется, как
море. Душа просыпается от долгого сна, проясняется сознание, оживают давно угасшие желания... Он кинулся
к решетке и, в порыве странного одушевления, сильно затряс ее. Посыпались известь и щебенка, разъеденные
солеными брызгами, упало несколько камней, и решетка свободно вынулась из амбразуры.
Шквал налетел как раз в ту минуту, когда он выскочил из окна. Нет, море обманчиво и ужасно. Он
войдет в свою тихую келью, наложит решетку, ляжет в своем углу на свой матрац и заснет тяжелым, но
безопасным сном неволи. Надо будет только тщательно заделать решетку, чтобы не заметил патруль...
Нет, он не хочет бежать... На море гибель... Он схватился руками за карниз, поднялся к окну и
остановился...
Ровный желтоватый свет фонаря падал на стены, на вытоптанный пол, на матрац, лежавший в углу...
Над изголовьем, вырезанная глубоко в камне, виднелась надпись: " Да здравствует свобода!"
Новый шквал с воем и грохотом налетал на остров... Пленник отпустил руки и опять спрыгнул на
берег.
Часовой на стене повернулся к морю и замер в удивлении. Вдоль бухты, чуть заметная в темноте,
двигалась лодка. Внезапно белый парус взвился и надулся ветром. Лодка качнулась, поднялась и исчезла...
Кипучий восторг переполнил застывшую душу пленника. Он крепче сжал руль и громко крикнул...
Это был крик неудержимой радости, безграничного восторга... Он знал, что он свободен, что никто в целом
мире теперь не сравняется с ним, потому что все хотят жизни... А он... Он хочет только свободы.
А наутро солнце опять взошло в ясной синеве. Тяжелые волны все тише бились о камни, сверкая на
солнце яркими, веселыми брызгами.
Кучка испанцев стояла на стене форта.
- Наверное, погиб,- сказал один... - Это было чистое безумие
- Да, вероятно, погиб,- ответил молодой офицер он.- А может быть, смотрит на свою тюрьму с этих
гор. Во всяком случае море дало ему несколько мгновений свободы. А кто знает, не стоит ли один миг
настоящей жизни целых годов прозябанья!..