Презентация И.Бунин "Танька"
Подписи к слайдам:
Как прекрасны
бывают некоторые
люди, их лица,
из которых
так и смотрится
вся их душа!
И.А.Бунин
Иван Алексеевич Бунин родился 22 октября 1870 года в Воронеже в обедневшей дворянской семье, прежде родовитой. Детство Бунина прошло в Воронеже и в наследственном поместье под Ельцом.
Работал журналистом в Орле, Курске, Харькове.
Первый сборник стихотворений Бунина вышел в 1891 году. Через пять лет в печати появился его перевод поэмы американского поэта-романтика Г. Лонгфелло «Песнь о Гайавате». Именно за это произведение, а также за стихотворный сборник «Листопад» в 1903 году Бунин был удостоен Пушкинской премии Петербургской академии наук. Спустя несколько лет Бунин получает вторую Пушкинскую премию. В 1909 году Иван Алексеевич избирается почетным академиком.
Он пробует себя в прозаических жанрах — пишет повести, рассказы, очерки, которые похожи на живописные зарисовки. Впоследствии его манеру назовут импрессионистической.
Выход в свет повести «Деревня» принес писателю широкое признание. В этой повести Бунин запечатлел разрушение патриархального быта без элегической меланхолии. В следующей повести «Суходол» показан процесс разорения «дворянских гнезд», эта тема становится главной темой произведений Бунина.
Еще одна важная бунинская тема, раскрывающаяся в произведениях, написанных в 10-е годы нового века («Грамматика любви», «Господин из Сан-Франциско», «Легкое дыхание», «Сны Чанга»), — предчувствие назревания катастрофы, изображение трагичности жизни.
К революции Бунин отнесся резко отрицательно, воспринимая ее как катастрофу для страны, ведущую к краху, исчезновению культуры. Он запечатлел «кровавое безумие» первых лет нового мира в дневнике под названием «Окаянные дни».
В 1920 году писатель эмигрирует. Он живет во Франции. В эмиграции Бунин пишет повесть «Митина любовь», книги рассказов «Солнечный удар» и «Божье древо».
В 1930 году в Париже напечатан роман писателя «Жизнь Арсеньева», за который в 1933 году Бунину была присуждена Нобелевская премия — первому среди русских писателей.
В годы Второй мировой войны Бунин живет во Франции, в Грассе. Именно в это время он пишет рассказы о любви, вышедшие в книге «Темные аллеи» в 1943 году. Сам писатель считал эту книгу лучшим из всего им созданного.
Последние годы Бунин работал над книгой о своем учителе А. П. Чехове.
Умер 8 ноября 1953 года в Париже, похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
Опережающие задания- Историческая справка о положении крестьян в пореформенной России конца XX века.
- Биография И.А.Бунина (с презентацией, но коротко (5 минут)).
- Наизусть отрывок
- А Таньке снился сад, по которому она вечером ехала к дому. Сани тихо бежали в чащах, опушенных, как белым мехом, инеем. Сквозь них роились, трепетали и потухали огоньки, голубые, зеленые - звезды... Кругом стояли как будто белые хоромы, иней сыпался на лицо и щекотал щеки, как холодный пушок... Снился ей Васька, часовые рулады, слышалось, как мать не то плачет, не то поет в темной дымной избе старинные песни...
- Место действия рассказа — деревня зимой. Голод и обнищание. Маленькая девочка Танька спит на печке вместе с братиком. Семья голодает, они вынуждены были продать корову и лошадь совсем за бесценок. Но все равно кормить детей нечем. Мать отправляет детей с самого утра гулять на улицу, а вечером, чтобы не просили есть, рано укладывает их спать. У матери сердце от боли разрывается. Она рассказывает о бедственном положении страннику, ночевавшему у них в доме. Танька, проснувшаяся от холода, услышала, как «заголосила» мать. От невыносимости этого звука она решает зимним утром бежать на улицу.
- На улице Танька, одетая в тряпье, замерзает. Ее подбирает барин Павел Антоныч и везет к себе в гости. Это добрый старый человек, у которого умерла жена. Он усердный хозяин. Крепостных он отпустил. Сын-студент сослан в Сибирь. Барин живет одиноко.
- Он хочет обогреть и накормить замерзшего ребенка. Павел Антоныч показывает Таньке часы, поит ее чаем с молоком, поет ей песни под гитару. Ему невыносимо грустно видеть это юное и несчастное существо, обреченное на бедность. Он думает о ее будущем, о голодающих людях в деревнях. Вечером он отвозит Таньку домой. Ей уютно и хорошо, она сыта и счастлива, ей снится сон про сад, звезды, Ваську, часы, мать.
Главный герой
Марья
Танька
Её семья
Барин
Павел Антоныч
Странник
Лошадники («анчихристы») во главе с Талдыкиным
Родители
Васька
Корней
Младший брат
Работник Егор
Продажа лошади- В крестьянском хозяйстве это незаменимый помощник и единственное средство передвижения.
- С её помощью пахали, сеяли, убирали урожай.
- Лишиться лошади для крестьянина – все равно что остаться без ног и без рук.
- голод и нищета, стремление выйти из этой ситуации и невозможность ее изменить.
- Сопутствующие, но не менее важные: между нуждой и теми, кто на ней наживается. Внутренний
- Безысходность в душе Марьи, тревога в душе Таньки.
- Смятение и слабая надежда на лучшее в душе барина, которому тоже тяжело живется, но их – Танькиной семьи и его – трудности несопоставимы.
- Экспозиция — история продажи лошади, воспоминания Таньки,
- завязка — разговор Марьи со странником и уход Таньки из дома,
- развитие действия — встреча Таньки с барином Павлом Антонычем,
- кульминация — размышление Павла Антоныча о судьбе Таньки, о судьбе русской деревни,
- развязка — сон Таньки.
ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ
Тема голода и обнищания русской деревни – центральная тема рассказа: детей Марье кормить нечем.
Тема нравственной чистоты, честности, беззащитности, христианской покорности судьбе.
Тема трудолюбия.
Тема стойкости, выносливости русского крестьянина и – шире – русского человека.
Тематика.
Пафос
В рассказе сочетается сатирический (в изображении лошадников), трагический (чувство безысходности, обреченности крестьянской семьи) и патриотический (героический) пафос – чувство гордости за свой народ и вера в его лучшее будущее. Ну не может все закончиться плохо, усилия (нравственные, физические) и терпение должны быть вознаграждены! Поэтому Таньке снится в конце счастливый сон и финал у рассказа открытый…
Помещик Павел Антоныч Расскажите о герое подробно по плану- История жизни.
- Павел Антоныч принимает гостью.
- Печальные мысли Павла Антоныча.
Он глядел на задремывающую Таньку, и ему стало казаться, что это она, уже молодой деревенской красавицей, поет вместе с ним песни:
По заре-заре
Играть хочется!
Деревенской красавицей! А что ждет ее? Что выйдет из ребенка, повстречавшегося лицом к лицу с голодною смертью?..
Он вспомнил соседние деревушки, вспомнил их обитателей. Сколько их, таких деревушек, - и везде они томятся от голода!..
Контраст – принцип организации рассказа Уклад жизни семьи Таньки – уклад жизни барина Павла АнтонычаВоспоминание о сытой жизни – голодная жизнь
Мир действительности - мир сна Таньки
Составьте отзыв о прочитанном произведении в форме
пирамиды «критиков».
1. О чём произведение? (1 слово) 2.Характер произведения.(2 слова) 3.Место и время действия. (3 слова) 4.Главные события в произведении. (4 слова) 5.Главные герои. Какие они? (5 слов) 6.Что вы почувствовали, когда читали
начало, середину, конец произведения? (6 слов) 7.О чём произведение? (дополните 1-ую строку
шестью словами) 8.Ваша реклама (антиреклама), рекомендация для прочтения произведения. (8 слов)
Рефлексия
Домашнее задание Устный сжатый пересказ + письменный анализ эпизода (по выбору)- Торг с лошадниками
- Танька в гостях у Павла Антоновича
И.А.Бунин «ТАНЬКА»
ТЕКСТ
Таньке стало холодно, и она проснулась. Таньке стало холодно, и она проснулась. Высвободив руку из попонки, в которую она неловко закуталась ночью, Танька вытянулась, глубоко вздохнула и опять сжалась. Но все-таки было холодно. Она подкатилась под самую "голову" печи и прижала к ней Ваську. Тот открыл глаза и взглянул так светло, как смотрят со сна только здоровые дети. Потом повернулся на бок и затих. Танька тоже стала задремывать. Но в избе стукнула дверь: мать, шурша, протаскивала из сенец охапку соломы - Холодно, тетка? - спросил странник, лежа на конике. - Нет, - ответила Марья, - туман. А собаки валяются, - беспременно к метели. Она искала спичек и гремела ухватами. Странник спустил ноги с коника, зевал и обувался. коник м. - устар. Лавка, скамья в крестьянской избе возле двери или печи в виде длинного ящика с крышкой. В окна брезжил синеватый холодный свет утра, под лавкой шипел и крякал проснувшийся хромой селезень. Теленок поднялся на слабые растопыренные ножки, судорожно вытянул хвост и так глупо и отрывисто мякнул, что странник засмеялся и сказал: В окна брезжил синеватый холодный свет утра, под лавкой шипел и крякал проснувшийся хромой селезень. Теленок поднялся на слабые растопыренные ножки, судорожно вытянул хвост и так глупо и отрывисто мякнул, что странник засмеялся и сказал: - Сиротка! Корову-то прогусарили? - Продали. - И лошади нету? - Продали. Танька раскрыла глаза. Продажа лошади особенно врезалась ей в память. "Когда еще картохи копали", в сухой, ветреный день, мать на поле полудновала, плакала и говорила, что ей "кусок в горло не идет", и Танька все смотрела на ее горло, не понимая, о чем толк. Потом в большой крепкой телеге с высоким передком приезжали "анчихристы". Оба они были похожи друг на дружку - черны, засалены, подпоясаны по кострецам. Кострец. Кострец, костреца, муж. В теле человека и животного - нижняя часть крестца. За ними пришел еще один, еще чернее, с палкой в руке, что-то громко кричал я, немного погодя, вывел со двора лошадь и побежал с нею по выгону, за ним бежал отец, и Танька думала, что он погнался отнимать лошадь, догнал и опять увел ее во двор. Мать стояла на пороге избы и голосила. Глядя на нее, заревел во все горло и Васька. Потом "черный" опять вывел со двора лошадь, привязал ее к телеге и рысью поехал под гору... И отец уже не погнался... За ними пришел еще один, еще чернее, с палкой в руке, что-то громко кричал я, немного погодя, вывел со двора лошадь и побежал с нею по выгону, за ним бежал отец, и Танька думала, что он погнался отнимать лошадь, догнал и опять увел ее во двор. Мать стояла на пороге избы и голосила. Глядя на нее, заревел во все горло и Васька. Потом "черный" опять вывел со двора лошадь, привязал ее к телеге и рысью поехал под гору... И отец уже не погнался... "Анчихристы", лошадники-мещане, были, и правда, свирепы на вид, особенно последний - Талдыкин. Он пришел позднее, а до него два первые только цену сбивали. Они наперебой пытали лошадь, драли ей морду, били палками. - Ну, - кричал один, - смотри сюда, получай с богом деньги! - Не мои они, побереги, полцены брать не приходится, - уклончиво отвечал Корней. - Да какая же это полцена, ежели, к примеру, кобыленке боле годов, чем нам с тобой? Молись богу! - Что зря толковать, - рассеянно возражал Корней. Тут-то и пришел Талдыкин, здоровый, толстый мещанин с физиономией мопса: блестящие, злые черные глаза, форма носа, скулы, - все напоминало в нем эту собачью породу. Тут-то и пришел Талдыкин, здоровый, толстый мещанин с физиономией мопса: блестящие, злые черные глаза, форма носа, скулы, - все напоминало в нем эту собачью породу. - Что за шум, а драки нету? - сказал он, входя и улыбаясь, если только можно назвать улыбкой раздувание ноздрей. Он подошел к лошади, остановился и долго равнодушно молчал, глядя на нее. Потом повернулся, небрежно сказал товарищам: "Поскореича, ехать время, я на выгоне дожду", - и пошел к воротам. Корней нерешительно окликнул: - Что же не глянул лошадь-то! Талдыкин остановился. - Долгого взгляда не стоит, - сказал он. - Да ты поди, побалакаем... Талдыкин подошел и сделал ленивые глаза. - Ну? Тут-то и пришел Талдыкин, здоровый, толстый мещанин с физиономией мопса: блестящие, злые черные глаза, форма носа, скулы, - все напоминало в нем эту собачью породу. Тут-то и пришел Талдыкин, здоровый, толстый мещанин с физиономией мопса: блестящие, злые черные глаза, форма носа, скулы, - все напоминало в нем эту собачью породу. - Что за шум, а драки нету? - сказал он, входя и улыбаясь, если только можно назвать улыбкой раздувание ноздрей. Он подошел к лошади, остановился и долго равнодушно молчал, глядя на нее. Потом повернулся, небрежно сказал товарищам: "Поскореича, ехать время, я на выгоне дожду", - и пошел к воротам. Корней нерешительно окликнул: - Что же не глянул лошадь-то! Талдыкин остановился. - Долгого взгляда не стоит, - сказал он. - Да ты поди, побалакаем... Талдыкин подошел и сделал ленивые глаза. - Ну? Он внезапно ударил лошадь под брюхо, дернул ее за хвост, пощупал под лопатками, понюхал руку и отошел. Он внезапно ударил лошадь под брюхо, дернул ее за хвост, пощупал под лопатками, понюхал руку и отошел. - Плоха? - стараясь шутить, спросил Корней. Талдыкин хмыкнул: - Долголетня? - Лошадь не старая. - Тэк. Значит, первая голова на плечах? Корней смутился. Талдыкин быстро всунул кулак в угол губ лошади, взглянул как бы мельком ей в зубы и, обтирая руку о полу, насмешливо и скороговоркой спросил: - Так не стара? Твой дед не ездил венчаться на ней?.. Ну, да нам сойдет, получай одиннадцать желтеньких. И, не дожидаясь ответа Корнея, достал деньги и взял лошадь за оброть. - Молись богу да полбутылочки ставь. - Что ты, что ты? - обиделся Корней - Ты без креста, дядя! - Что ты, что ты? - обиделся Корней - Ты без креста, дядя! - Что? - воскликнул Талдыкин грозно, - обабурился? Денег не желаешь? Бери, пока дурак попадается, бери, говорят тебе! - Да какие же это деньги? - Такие, каких у тебя нету. - Нет, уж лучше не надо. - Ну, через некоторое число за семь отдашь, с удовольствием отдашь, - верь совести. Корней отошел, взял топор и с деловым видом стал тесать подушку под телегу. Потом пробовали лошадь на выгоне... И как ни хитрил Корней, как ни сдерживался, не отвоевал-таки! Когда же пришел октябрь и в посиневшем от холода воздухе замелькали, повалили белые хлопья, занося выгон, лазины и завалинку избы, Таньке каждый день пришлось удивляться на мать. Когда же пришел октябрь и в посиневшем от холода воздухе замелькали, повалили белые хлопья, занося выгон, лазины и завалинку избы, Таньке каждый день пришлось удивляться на мать. Бывало, с началом зимы для всех ребятишек начинались истинные мучения, проистекавшие, с одной стороны, от желания удрать из избы, пробежать по пояс в снегу через луг и, катаясь на ногах по первому синему льду пруда, бить по нем палками и слушать, как он гулькает, а с другой стороны - от грозных окриков матери. - Ты куда? Чичер, холод - а она, накося! С мальчишками на пруд! Сейчас лезь на печь, а то смотри у меня, демоненок! Бывало, с грустью приходилось довольствоваться тем, что на печь протягивалась чашка с дымящимися рассыпчатыми картошками и ломоть пахнущего клетью, круто посоленного хлеба. Теперь же мать совсем не давала по утрам ни хлеба, ни картошек, на просьбы об этом отвечала: - Иди, я тебя одену, ступай на пруд, деточка!Чи́чер м., чи́чера ж. - "резкий ветер с дождем", тульск., орл., ряз., тамб. (Даль), "мелкий дождь", воронежск.
Прошлую зиму Танька и даже Васька ложились спать поздно и могли спокойно наслаждаться сиденьем на "групке" печки хоть до полуночи. В избе стоял распаренный, густой воздух; на столе горела лампочка без стекла, и копоть темным, дрожащим фитилем достигала до самого потолка. Около стола сидел отец и шил полушубки; мать чинила рубахи или вязала варежки; наклоненное лицо ее было в это время кротко и ласково, тихим голосом пела она "старинные" песни, которые слыхала еще в девичестве, и Таньке часто хотелось от них плакать. В темной избе, завеянной снежными вьюгами, вспоминалась Марье ее молодость, вспоминались жаркие сенокосы и вечерние зори, когда шла она в девичьей толпе полевою дорогой с звонкими песнями, а за ржами опускалось солнце и золотою пылью сыпался сквозь колосья его догорающий отблеск. Песней говорила она дочери, что и у нее будут такие же зори, будет все, что проходит так скоро и надолго, надолго сменяется деревенским горем и заботою. Прошлую зиму Танька и даже Васька ложились спать поздно и могли спокойно наслаждаться сиденьем на "групке" печки хоть до полуночи. В избе стоял распаренный, густой воздух; на столе горела лампочка без стекла, и копоть темным, дрожащим фитилем достигала до самого потолка. Около стола сидел отец и шил полушубки; мать чинила рубахи или вязала варежки; наклоненное лицо ее было в это время кротко и ласково, тихим голосом пела она "старинные" песни, которые слыхала еще в девичестве, и Таньке часто хотелось от них плакать. В темной избе, завеянной снежными вьюгами, вспоминалась Марье ее молодость, вспоминались жаркие сенокосы и вечерние зори, когда шла она в девичьей толпе полевою дорогой с звонкими песнями, а за ржами опускалось солнце и золотою пылью сыпался сквозь колосья его догорающий отблеск. Песней говорила она дочери, что и у нее будут такие же зори, будет все, что проходит так скоро и надолго, надолго сменяется деревенским горем и заботою. Когда же мать собирала ужинать, Танька в одной длинной рубашонке съерзывала с печи и, часто перебирая босыми ножками, бежала на коник, к столу. Тут она, как зверок, садилась на корточки и быстро ловила в густой похлебке сальце и закусывала огурцами и картошками. Толстый Васька ел медленно и таращил глаза, стараясь всунуть в рот большую ложку... После ужина она с тугим животом так же быстро перебегала на печь, дралась из-за места с Васькой и, когда в темные оконца смотрела одна морозная ночная муть, засыпала сладким сном под молитвенный шепот матери: "Угодники божий, святителю Микола милосливый, столп-охранение людей, матушка пресвятая Пятница - молите бога за нас! Хрест в головах, хрест у ногах, хрест от лукавого"... Когда же мать собирала ужинать, Танька в одной длинной рубашонке съерзывала с печи и, часто перебирая босыми ножками, бежала на коник, к столу. Тут она, как зверок, садилась на корточки и быстро ловила в густой похлебке сальце и закусывала огурцами и картошками. Толстый Васька ел медленно и таращил глаза, стараясь всунуть в рот большую ложку... После ужина она с тугим животом так же быстро перебегала на печь, дралась из-за места с Васькой и, когда в темные оконца смотрела одна морозная ночная муть, засыпала сладким сном под молитвенный шепот матери: "Угодники божий, святителю Микола милосливый, столп-охранение людей, матушка пресвятая Пятница - молите бога за нас! Хрест в головах, хрест у ногах, хрест от лукавого"... Теперь мать рано укладывала спать, говорила, что ужинать нечего, и грозила "глаза выколоть", "слепым в сумку отдать", если она, Танька, спать не будет. Танька часто ревела и просила "хоть капуски", а спокойный, насмешливый Васька лежал, драл ноги вверх и ругал мать: Теперь мать рано укладывала спать, говорила, что ужинать нечего, и грозила "глаза выколоть", "слепым в сумку отдать", если она, Танька, спать не будет. Танька часто ревела и просила "хоть капуски", а спокойный, насмешливый Васька лежал, драл ноги вверх и ругал мать: - Вот домовой-то, - говорил он серьезно, - все спи да спи! Дай бати дождать! Батя ушел еще с Казанской, был дома только раз, говорил, что везде "беда", - полушубков не шьют, больше помирают, - и он только чинит кое-где у богатых мужиков. Правда, в тот раз ели селедки, и даже "вот такой-то кусок" соленого судака батя принес в тряпочке. "На кстинах, говорит, был третьего дня, так вам, ребята, спрятал..." Но когда батя ушел, совсем почти есть перестали... Странник обулся, умылся, помолился богу; широкая его спина в засаленном кафтане, похожем на подрясник, сгибалась только в пояснице, крестился он широко. Потом расчесал бородку-клинушек и выпил из бутылочки, которую достал из своего походного ранца. Вместо закуски закурил цигарку. Умытое лицо его было широко, желто и плотно, нос вздернут, глаза глядели остро и удивленно. Странник обулся, умылся, помолился богу; широкая его спина в засаленном кафтане, похожем на подрясник, сгибалась только в пояснице, крестился он широко. Потом расчесал бородку-клинушек и выпил из бутылочки, которую достал из своего походного ранца. Вместо закуски закурил цигарку. Умытое лицо его было широко, желто и плотно, нос вздернут, глаза глядели остро и удивленно. - Что ж, тетка, - сказал он, - даром солому-то жжешь, варева не ставишь? - Что варить-то? - спросила Марья отрывисто. - Как что? Ай нечего? - Вот домовой-то... - пробормотал Васька. Марья заглянула на печку: - Ай проснулся? Васька сопел спокойно и ровно. Танька прижукнулась. - Спят, - сказала Марья, села и опустила голову. Странник исподлобья долго глядел на нее и сказал: Странник исподлобья долго глядел на нее и сказал: - Горевать, тетка, нечего. Марья молчала. - Нечего, - повторил странник. - Бог даст день, бог даст пищу. У меня, брат, ни крова, ни дома, пробираюсь бережками и лужками, рубежами и межами да по задворкам - и ничего себе... Эх, не ночевывала ты на снежку под ракитовым кустом - вот что! - Не ночевывал и ты, - вдруг резко ответила Марья, и глаза ее заблестели, - с ребятишками с голодными, не слыхал, как голосят они во сне с голоду! Вот что я им суну сейчас, как встанут? Все дворы еще до рассвету обегала - Христом богом просила, одну краюшечку добыла... и то, спасибо. Козел дал... у самого, говорит, оборочки на лапти не осталось... А ведь ребят-то жалко - в отделку сморились... Голос Марьи зазвенел. - Я вон, - продолжала она, все более волнуясь, - гоню их каждый день на пруд... "Дай капуски, дай картошечек..." А что я дам? Ну, и гоню: "Иди, мол, поиграй, деточка, побегай по ледочку..." Марья всхлипнула, но сейчас же дернула по глазам рукавом, поддала ногой котенка ("У, погибели на тебя нету!..") и стала усиленно сгребать на полу солому. Танька замерла. Сердце у нее стучало. Ей хотелось заплакать на всю избу, побежать к матери, прижаться к ней... Но вдруг она придумала другое. Тихонько поползла она в угол печки, торопливо, оглядываясь, обулась, закутала голову платком, съерзнула с печки и шмыгнула в дверь. Танька замерла. Сердце у нее стучало. Ей хотелось заплакать на всю избу, побежать к матери, прижаться к ней... Но вдруг она придумала другое. Тихонько поползла она в угол печки, торопливо, оглядываясь, обулась, закутала голову платком, съерзнула с печки и шмыгнула в дверь. "Я сама уйду на пруд, не буду просить картох, вот она и не будет голосить, - думала она, спешно перелезая через сугроб и скатываясь в луг. - Аж к вечеру приду..." По дороге из города ровно скользили, плавно раскатываясь вправо и влево, легкие "козырьки", меринок шел в них ленивой рысцою. Около саней легонько бежал молодой мужик в новом полушубке и одеревеневших от снегу нагольных сапогах, господский работник. Дорога была раскатистая, и ему поминутно приходилось, завидев опасное место, соскакивать с передка, бежать некоторое время и затем успеть задержать собой на раскате сани и снова вскочить бочком на облучок. По дороге из города ровно скользили, плавно раскатываясь вправо и влево, легкие "козырьки", меринок шел в них ленивой рысцою. Около саней легонько бежал молодой мужик в новом полушубке и одеревеневших от снегу нагольных сапогах, господский работник. Дорога была раскатистая, и ему поминутно приходилось, завидев опасное место, соскакивать с передка, бежать некоторое время и затем успеть задержать собой на раскате сани и снова вскочить бочком на облучок. В санях сидел седой старик, с зависшими бровями, барин Павел Антоныч. Уже часа четыре смотрел он в теплый, мутный воздух зимнего дня и на придорожные вешки в инее. Давно ездил он по этой дороге... После Крымской кампании, проиграв в карты почти все состояние, Павел Антоныч навсегда поселился в деревне и стал самым усердным хозяином. Но и в деревне ему не посчастливилось... Умерла жена... Потом пришлось отпустить крепостных... Потом проводить в Сибирь сына-студента... И Павел Антоныч стал совсем затворником. Он втянулся в одиночество, в свое скупое хозяйство, и говорили, что во всей округе нет человека более жадного и угрюмого. А сегодня он был особенно угрюм. Давно ездил он по этой дороге... После Крымской кампании, проиграв в карты почти все состояние, Павел Антоныч навсегда поселился в деревне и стал самым усердным хозяином. Но и в деревне ему не посчастливилось... Умерла жена... Потом пришлось отпустить крепостных... Потом проводить в Сибирь сына-студента... И Павел Антоныч стал совсем затворником. Он втянулся в одиночество, в свое скупое хозяйство, и говорили, что во всей округе нет человека более жадного и угрюмого. А сегодня он был особенно угрюм. Морозило, и за снежными полями, на западе, тускло просвечивая сквозь тучи, желтела заря. - Погоняй, потрогивай, Егор, - сказал Павел Антоныч отрывисто. Егор задергал вожжами. Он потерял кнут и искоса оглядывался. Чувствуя себя неловко, он сказал: Чувствуя себя неловко, он сказал: - Что-й-то бог даст нам на весну в саду: прививочки, кажись, все целы, ни одного, почитай, морозом не тронуло. - Тронуло, да не морозом, - отрывисто сказал Павел Антоныч и шевельнул бровями. - А как же? - Объедены. - Зайцы-то? Правда, провалиться им, объели кое-где. - Не зайцы объели. Егор робко оглянулся. - А кто ж? - Я объел. Егор поглядел на барина в недоумении. - Я объел, - повторил Павел Антоныч, - Кабы я тебе, дураку, приказал их как следует закутать и замазать, так были бы целы... Значит, я объел. Егор растянул губы в неловкую улыбку. Егор растянул губы в неловкую улыбку. - Чего оскаляешься-то? Погоняй! Егор, роясь в передке, в соломе, пробормотал: - Кнут-то, кажись, соскочил, а кнутовище... - А кнутовище? - строго и быстро спросил Павел Антоныч. - Переломился... И Егор, весь красный, достал надвое переломленное кнутовище. Павел Антоныч взял две палочки, посмотрел и сунул их Егору. - На тебе два, дай мне один. А кнут - он, брат, ременный - вернись, найди. - Да он, может... около городу. - Тем лучше. В городе купишь... Ступай. Придешь пешком. Один доеду. Егор хорошо знал Павла Антоныча. Он слез с передка и пошел назад по дороге. А Танька благодаря этому ночевала в господском доме. Да, в кабинете Павла Антоныча был придвинут к лежанке стол, и на нем тихо звенел самовар. На лежанке сидела Танька, около нее Павел Антоныч. Оба пили чай с молоком. А Танька благодаря этому ночевала в господском доме. Да, в кабинете Павла Антоныча был придвинут к лежанке стол, и на нем тихо звенел самовар. На лежанке сидела Танька, около нее Павел Антоныч. Оба пили чай с молоком. Танька запотела, глазки у нее блестели ясными звездочками, шелковистые беленькие ее волосики были причесаны на косой ряд, и она походила на мальчика. Сидя прямо, она пила чай отрывистыми глотками и сильно дула в блюдечко. Павел Антоныч ел крендели, и Танька тайком наблюдала, как у него двигаются низкие серые брови, шевелятся пожелтевшие от табаку усы и смешно, до самого виска ходят челюсти. Будь с Павлом Антонычем работник, этого бы не случилось. Но Павел Антоныч ехал по деревне один. На горе катались мальчишки. Танька стояла в сторонке и, засунув в рот посиневшую руку, грела ее. Павел Антоныч остановился. - Ты чья? - спросил он. - Корнеева, - ответила Танька, повернулась и бросилась бежать. - Постой, постой, - закричал Павел Антоныч, - я отца видел, гостинчика привез от него. Танька остановилась. Ласковой улыбкой и обещанием "прокатить" Павел Антоныч заманил ее в сани и повез. Дорогой Танька совсем было ушла. Она сидела у Павла Антоныча на коленях. Левой рукой он захватил ее вместе с шубой. Танька сидела не двигаясь. Но у ворот усадьбы вдруг ерзнула из шубы, даже заголилась вся, и ноги ее повисли за санями. Павел Антоныч успел подхватить ее под мышки и опять начал уговаривать. Все теплей становилось в его старческом сердце, когда он кутал в мех оборванного, голодного и иззябшего ребенка. Бог знает что он думал, но брови его шевелились все живее. Ласковой улыбкой и обещанием "прокатить" Павел Антоныч заманил ее в сани и повез. Дорогой Танька совсем было ушла. Она сидела у Павла Антоныча на коленях. Левой рукой он захватил ее вместе с шубой. Танька сидела не двигаясь. Но у ворот усадьбы вдруг ерзнула из шубы, даже заголилась вся, и ноги ее повисли за санями. Павел Антоныч успел подхватить ее под мышки и опять начал уговаривать. Все теплей становилось в его старческом сердце, когда он кутал в мех оборванного, голодного и иззябшего ребенка. Бог знает что он думал, но брови его шевелились все живее. В доме он водил Таньку по всем комнатам, заставлял для нее играть часы... Слушая их, Танька хохотала, а потом настораживалась и глядела удивленно: откуда эти тихие перезвоны и рулады идут? Потом Павел Антоныч накормил ее черносливом - Танька сперва не брала, - "он чернищий, нукось умрешь", - дал ей несколько кусков сахару. Танька спрятала и думала: "Ваське не дам, а как мать заголосит, ей дам". Павел Антоныч причесал ее, подпоясал голубеньким пояском. Танька тихо улыбалась, втащила поясок под самые мышки и находила это очень красивым. На расспросы она отвечала иногда очень поспешно, иногда молчала и мотала головой. Павел Антоныч причесал ее, подпоясал голубеньким пояском. Танька тихо улыбалась, втащила поясок под самые мышки и находила это очень красивым. На расспросы она отвечала иногда очень поспешно, иногда молчала и мотала головой. В кабинете было тепло. В дальних темных комнатах четко стучал маятник... Танька прислушивалась, но уже не могла одолеть себя. В голове у нее роились сотни смутных мыслей, но они уже облекались сонным туманом. Вдруг на стене слабо дрогнула струна на гитаре и пошел тихий звук. Танька засмеялась. - Опять? - сказала она, поднимая брови, соединяя часы и гитару в одно. Улыбка осветила суровое лицо Павла Антоныча, и давно уже не озарялось оно такою добротою, такою старчески-детскою радостью. - Погоди, - шепнул он, снимая со стены гитару. Сперва он сыграл "Качугу", потом "Марш на бегство Наполеона" и перешел на "Зореньку": Заря ль моя, зоренька. Заря ль моя ясная! Он глядел на задремывающую Таньку, и ему стало казаться, что это она, уже молодой деревенской красавицей, поет вместе с ним песни: Он глядел на задремывающую Таньку, и ему стало казаться, что это она, уже молодой деревенской красавицей, поет вместе с ним песни: По заре-заре Играть хочется! Деревенской красавицей! А что ждет ее? Что выйдет из ребенка, повстречавшегося лицом к лицу с голодною смертью? Павел Антоныч нахмурил брови, крепко захватив струны... Вот теперь его племянницы во Флоренции... Танька и Флоренция!.. Он встал, тихонько поцеловал Таньку в голову, пахнущую курной избой. И пошел по комнате, шевеля бровями.Курная изба - изба с печью без дымохода. В такой избе дым при топке выходит через окно, открытую дверь или через дымницу в кровле.
Он вспомнил соседние деревушки, вспомнил их обитателей. Сколько их, таких деревушек, - и везде они томятся от голода! Он вспомнил соседние деревушки, вспомнил их обитателей. Сколько их, таких деревушек, - и везде они томятся от голода! Павел Антоныч все быстрее ходил по кабинету, мягко ступая валенками, и часто останавливался перед портретом сына... А Таньке снился сад, по которому она вечером ехала к дому. Сани тихо бежали в чащах, опушенных, как белым мехом, инеем. Сквозь них роились, трепетали и потухали огоньки, голубые, зеленые - звезды... Кругом стояли как будто белые хоромы, иней сыпался на лицо и щекотал щеки, как холодный пушок... Снился ей Васька, часовые рулады, слышалось, как мать не то плачет, не то поет в темной дымной избе старинные песни... 1892 Материалы- http://nsportal.ru/shkola/literatura/library/2012/01/11/zhizn-krestyan-v-rasskaze-iabunina-tanka-6-y-klass
- Нестерова О. И. ГИА. Литература : универсальный справочник / О. И. Нестерова. -М. : Яуза-пресс, 2014. - 304 с. - (ГИА. Универсальный справочник). ПРЕЗЕНТАЦИЮ ВЫПОЛНИЛА Бурмистрова Р.А.
Литература - еще материалы к урокам:
- Рабочая программа по литературе 10 класс (по уч. Архангельского)
- Контрольный тест по литературе 6 класс А.С. Пушкин роман "Дубровский"
- Литературная викторина по рассказам о Шерлоке Холмсе
- Список литературы для внеклассного чтения в 5 классе
- Литературный праздник "В стране весёлого детства" (по произведениям А.Л. Барто)
- Презентация "Стихотворение И.А.Бунина "Густой зелёный ельник у дороги..." Тема природы и приёмы её раскрытия"