ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ РАБОТА (эссе) ПО ТВОРЧЕСТВУ А.П.ЧЕХОВА «РАССКАЗ С НЕВЫРАЗИТЕЛЬНЫМ НАЗВАНИЕМ»

ДЕПАРТАМЕНТ ОБРАЗОВАНИЯ
АДМИНИСТРАЦИИ ВЛАДИМРСКОЙ ОБЛАСТИ
МОУ ДАНУТИНСКАЯ СОШ
КИРЖАЧСКОГО РАЙОНА
ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ РАБОТА
(эссе)
ПО ТВОРЧЕСТВУ А.П.ЧЕХОВА
«РАССКАЗ С НЕВЫРАЗИТЕЛЬНЫМ НАЗВАНИЕМ»
(По рассказу А.П.Чехова «Дома»)
Учащаяся 9 класса
СилкинаАлина
Научный руководитель
Кузнецова Вера Анатольевна
Контактная информация:
телефон МОУ Данутинская СОШ
(849244) 7-13-74
2010 г.
Чехов… Великий Чехов… Мне всегда казалось, что этот писатель жил так
давно. Его герои – люди прошлого века, говорят они на своем, странном для
современного школьника языке. Ситуации, в которых они оказываются,
читателю 21 века кажутся какими-то театральными. Но вот мне попался
небольшой рассказ с невыразительным названием «Дома»…
Прочитав первые строчки, я едва не отложила книгу, так как снова те же
слова с запахом нафталина: «третьего дня я заметила», «стала его
усовещивать»… Но диалог взрослых людей о «вредной и дурной привычке»
семилетнего мальчика показался мне занимательным. Чем все это
закончится? У меня дома тоже очень часто можно услышать рассуждения об
«ужасных пристрастиях современных подростков» (я, конечно, непременно,
по их мнению, вхожу в их число). А потому как у родителей я одна, то вся их
«забота» достается мне. Держись, «карапуз с папиросой», я вполне могу
понять, каково тебе придется!
Атаку гувернантки ты отбил элементарно: «заткнул уши и громко запел,
чтобы заглушить» ее голос. Я тоже иногда использую этот прием. С отцом
такое не пройдет! Как он тебя сразу «привел в чувство»: «Я на тебя сердит и
больше тебя не люблю. Так и знай, братец: я тебя не люблю, и ты мне не
сын…» А за что? За то, что два разочка попробовал покурить?! Бедный
мальчик! Мама умерла, а тут еще и папа от тебя отказывается! Да, трудно
понять этих родителей! А дальше до боли знакомое: «нехорошо», «от тебя не
ожидал», «не имеешь права», «табак сильно вредит здоровью», «ты еще не
окреп»… И сам при этом курит. Настоящий прокурор окружного суда! Он и
дома прокурор!
А Сережа – молодец! С виду «тщедушный, белолицый, хрупкий… вял
телом, как парниковый овощ», но удар держит крепко. Он не стал лукавить, а
честно признался: «Да, я раз курил… Это верно… Я два раза курил: сегодня
и прежде». Что же еще? Надо, конечно, сделать вид, что внимательно
слушаешь наставления, а самому думать о своем. Не спорить же с отцом!
Еще хуже будет. И вот, наконец, спасительное: «…дай честное слово, что …
больше не будешь курить». Тут не одно, а два «честных слова» дашь. Надо
мириться с отцом.
Да, как говорится, задел за живое, Антон Павлович! Я так была увлечена
этим «вечным» конфликтом отцов и детей, что пропускала «внутренние»
монологи старшего Быковского (как подходит этому привыкшему идти до
конца человеку его фамилия!). И вот на последней странице: «Сережа
напряженно слушал и, не мигая, глядел отцу в глаза… его глаза подернулись
печалью и чем-то похожим на испуг; минуту он глядел задумчиво на темное
окно, вздрогнул и сказал упавшим голосом:
Не буду я больше курить...». Что произошло? Это уже не дежурная фраза.
Как удалось Евгению Петровичу все-таки убедить сына, тоже Быковского?
Перечитываю рассказ. Чувствую, что чем-то мне начинает нравиться
старший Быковский. В чем его секрет?
Во-первых, он часто «прячет улыбку» во время строгих наставлений.
Много слышала о чеховской детали. Почему Евгений Петрович улыбается?
Ведь первая его реакция на сообщение гувернантки о «страшной трагедии» -
смех! Потом «…он рисовал в воображении своего Сережу почему-то с
громадной, аршинной папироской, в облаках табачного дыма, и эта
карикатура заставляла его улыбаться». А вот он нахмурился, «тем самым
маскируя свою улыбку»; заявляя, что сын «испортился», «поправил на
Сереже воротничок». Вот еще детали: Сережа «любил по вечерам
беседовать с отцом»; на столе в кабинете отца «лежала пачка четвертух,
нарезанных нарочно для него, и синий карандаш»; отец «из ежедневных
наблюдений над сыном убедился…»; «в свободные вечера Евгений Петрович
имел обыкновение рассказывать Сереже сказки»… Любит? Любит!
«Прокурор чувствовал на лице его дыхание, то и дело касался щекой его
волос, и на душе у него становилось тепло и мягко, так мягко, как будто не
одни руки, а вся душа его лежала на бархате Сережиной куртки. Он
заглядывал в большие, темные глаза мальчика, и ему казалось, что из
широких зрачков глядели на него и мать, и жена, и всё, что он любил когда-
либо».
Во-вторых, прокурор не так уж и уверен в себе. То и дело его строгие
наставления прерываются фразами: «Не то я ему говорю!», «Что же еще ему
сказать?». Наверное, именно поэтому говорил он, «лениво цепляя фразы и
подделывясь под детский язык». «Евгению Петровичу казалось странным и
смешным, что он, опытный правовед, полжизни упражнявшийся во всякого
рода пресечениях, предупреждениях и наказаниях, решительно терялся и не
знал, что сказать мальчику». В чем дело? Оказывается, то, что он говорит
сыну, совершенно не соответствует мыслям, которые, напротив, были
«легкими и расплывчатыми».
Что же это за мысли? Они связаны с давно прошедшим, «наполовину
забытым временем», когда он сам был ребенком и у него на глазах шла война
с курильщиками. «Курение в школе и в детской внушало педагогам и
родителям странный, не совсем понятный ужас. То был именно ужас. Ребят
безжалостно пороли, исключали из гимназии, коверкали им жизни…
Малодушные и трусы, действительно, бросали курить, кто же похрабрее и
умнее, тот после порки начинал табак носить в голенище, а курить в сарае.
Когда его ловили в сарае и опять пороли, он уходил курить на реку... и так
далее, до тех пор, пока малый не вырастал». Вспомнил прокурор двух-трех
исключенных, их последующую жизнь и не мог не подумать о том, что
«наказание очень часто приносит гораздо больше зла, чем само
преступление». Да, это уже не «казенные» мысли! Человек оценивает
ситуацию с разных сторон. Он вспомнил себя в детстве и, значит, представил
себя на месте сына. Это и позволило ему достучаться и до сердца, и до
сознания мальчика: отец нашел правильное средство – сказку, чтобы раз и
навсегда человек отказался от «вредной и дурной привычки», которую
«искоренить» запретами и наказаниями невозможно. И хотя мы слышим
возмущенный голос взрослого Быковского («Все-таки это не настоящее
средство... Почему мораль и истина должны подноситься не в сыром виде, а с
примесями, непременно в обсахаренном и позолоченном виде, как пилюли?
Это ненормально...»), не «казенные», а «легкие» мысли успокаивают его:
«Впрочем... быть может, всё это естественно и так и быть должно...».
Спешу с Вами согласиться, уважаемый Антон Павлович: ребенок – это
тоже человек, ему нельзя запрещать что-либо, наказаниями или подарками
искоренять в нем то, что взрослым не нравится. Просто родителям надо
почаще вспоминать, какими категориями они мыслили в детстве. А детям
полезно помнить, что родители иногда ругают нас не потому, что не любят:
они волнуются за нас, но не всегда знают, как нам правильно помочь.
Спасибо, А.П. Чехов, за Ваш рассказ с невыразительным названием,
который помог мне разобраться в сложных взаимоотношениях отцов и детей.